Когда, как и почему человек научился различать и понимать, что такое красота? Какими критериями он руководствовался? И как менялись они со временем? А если учесть, что у разных народов эти критерии разные, то само понятие красоты становится неопределённым, неуловимым и неустойчивым, как бегущий горный поток.
Самое распространенное понятие красоты связано с женской привлекательностью. И здесь устойчивых критериев нет. Тем не менее, это не мешает каждый год проводить конкурсы красоты на звание Мисс Вселенной. Впрочем, именно эта регулярность в определении самой красивой женщины мира и ставит под сомнение сам принцип отбора. Если бы существовали четкие критерии, то Мисс Вселенная была бы во веки веков одна. Как прекрасная Елена в античном мире.
Эта женщина стала причиной (или поводом) для десятилетней Троянской войны. По тем временам это была мировая война. В ней участвовали все известные на тот период племена и народы. По преданию, греческое войско насчитывало более ста тысяч воинов. На 1186 кораблях оно отправилось на осаду Трои. Особенно восхищает эта точность в подсчете кораблей. Испанская «Непобедимая армада», собранная в гораздо более поздние времена, в конце шестнадцатого века, самой богатой на тот период страной, насчитывала всего 130 боевых кораблей и 30 транспортных судов, вместивших 30 тысяч человек – матросов, гребцов, солдат и офицеров.
Как бы там ни было, но огромная флотилия и огромное войско, собранные для того, чтобы вернуть похищенную троянским царевичем Парисом прекрасную Елену ее законному мужу, впечатляет. И создает поэтический образ неземной красоты. Многие поэты пытались изобразить красоту Елены. В своей знаменитой работе «Лаокоон, или О границах живописи и поэзии» немецкий писатель эпохи Просвещения Готхольд Эфраим Лессинг приводит многочисленные примеры таких попыток. Один из поэтов описывал тонкие брови, нежные щеки, светлый лик, словно снег, алые ланиты, лебединую шею. «Когда я это читаю, – пишет Лессинг, – мне кажется, будто я вижу, как вкатывают на гору камень за камнем для того, чтобы построить из них на вершине роскошное здание, и как эти камни скатываются между тем сами собой с другой стороны горы. В самом деле, что за образ дает нам этот поток слов? Видно ли из них, какова была Елена? Не составят ли себе каждый из тысячи людей собственного представления о ней?»
Но дело как раз в том, что никакого образа у читателя при таком описании не возникает. У поэзии другие задачи: она дает не образ, а представление о нем. Гомер, который в поэме «Илиада» упорно избегает всякого описания телесной красоты, умеет дать такое высокое представление о красоте Елены, которое превосходит всё, что могло бы сделать в этом отношении искусство. Достаточно вспомнить о том месте, где Елена появляется на совете старейшин троянского народа. Увидев ее, почтенные старцы говорят один другому:
Нет, осуждать невозможно, что Трои сыны и ахейцы
Брань за такую жену и беды столь долгие терпят;
Истинно, вечным богиням она красотою подобна.
А теперь включаем воображение. Много лет идет война, которая стоит всем ее участникам моря крови и слез. И вот перед глазами старейшин, в душе которых давно угасли юношеские страсти, предстает та, которая является причиной этой войны. Не первый раз они видят ее, но снова не могут сдержать восхищения перед ее красотой. И говорят, что такая красота достойна всех бед и страданий бесконечной войны. То, чего нельзя описать по частям и в подробностях, Гомер сумел показать в его воздействии на воображение читателя.
Далее Лессинг переходит от задач поэта в описании красоты к задачам живописца. Что произойдет, если художник попробует отразить красоту Елены, следуя поэту? Он должен изобразить собрание старцев, их лица и восхищенные взгляды. Сама Елена, закутанная в белое покрывало, по всей видимости, будет изображена со спины. Сможет ли такая картина показать торжество неземной красоты? Как тут включить воображение, если перед глазами стоят лица стариков, искаженные гримасой всколыхнувшихся чувств? Нет, у художника другой метод, и вместо всей бутафории он должен просто нарисовать лицо красивой женщины. А это совсем-совсем не просто, потому что видимая красота может быть далека от воображаемого идеала, живущего в душе каждого человека.
А как формируется этот идеал? Как самый обычный человек, не поэт, не художник, не искусствовед, определяет, что является красивым, а что нет? Испанский философ Хосе Ортега-и-Гассет в эссе «Эстетика в трамвае» пытается дать ответ на этот вопрос. Начинает он с того, что нельзя требовать от испанца, «чтобы, войдя в трамвай, он не окидывал взглядом знатока всех едущих в нем женщин». Он ищет красивые лица и безошибочно находит их. Философ проверил это на себе, «и, к величайшему своему удивлению, я отметил, что мне не понадобилось и трех секунд, чтобы эстетически оценить и вынести твердое суждение о внешности восьми или девяти пассажирок. Эта очень красива, та – с некоторыми изъянами, вон та – просто безобразна и т.д. В языке не хватает слов, чтобы выразить все оттенки эстетического суждения, складывающегося буквально в мгновение ока. «В чем состоит, – спрашивал я себя, – этот психологический феномен, который можно было бы назвать вычислением женской красоты?»
И никто до сих пор внятно не может ответить на этот вопрос, хотя многие люди стремятся к красоте. «Красота есть не что иное, как обещание счастья», – писал Стендаль. А Жюль Ренар сравнивал красоту с ударом молнии. Поражает мгновенно и длится столько же: мгновение. Кстати говоря, понадобились тысячелетия, чтобы человек смог увидеть красоту в блеске молнии, в урагане, гнущем деревья, в бушующем море. Пожалуй, самым близким человеческому сердцу можно считать утверждение: «Красивым кажется всё, на что смотришь с любовью».
